
Оранжевой истории, оказавшейся такой короткой, вообще не дают тихо закончиться не только ее поклонники. Оранжевое увидят во взбунтовавшемся арабском мире, и эту метафизику не интересуют нюансы. Для тех, кто увидел в оранжевом вызов себе, главных оттенков всего два, и они между собой самым неразрывным образом связаны: испытываемый ужас и уверенность в том, что все тщательно организовано. А где находится координирующий центр — знает любой школьник. И потому все объявляется таким похожим — Тунис и Грузия, и площадь Тахрир уже называют майданом, и гражданин, наблюдая за происходящим в Ливии или Египте, должен разделить ужас своей власти перед всем оранжевым, и связь между Грузией, Киргизией и Сирией становится поистине генетической. Различия между тем принципиальны. Киргизия, пожалуй, ближе, арабский восток — чуть более завуалировано, но, в общем-то, все эти случаи соответствуют привычным представлениям о крестьянском бунте. Можно сколько угодно рассуждать о борьбе элит, но без энергии обезумевших масс не было бы ни бегства Бакиева, ни суда над Мубараком. Крестьянские бунты редко меняют реальность, зато практически всегда сеют зерна следующего бунта, что в киргизском или египетском случаях мы и наблюдаем. Крестьянский бунт может привести к власти силу радикальную и мощную, отнюдь не ради которой все затевалось, и ее воцарение будет этим крестьянским большинством принято с восторгом, а окружающему миру только и останется гадать, изменились ли за время подполья. Братья-мусульмане» или нет. Но и этот режим вряд ли окажется стабильным, если, конечно, формой стабильности не считать Иран.
...в Грузии даже противники Саакашвили признают, что большая часть его проблем — следствие ошибок, к которым его никто не вынуждал. Совершенно, казалось бы, не обязательно было учинять жесткую вертикаль, выхолащивать парламент, издеваться над прессой — в общем, вытаптывать в Грузии все то, что могло тихо за ненадобностью преставиться при Шеварднадзе, но как-то счастливо уцелело. Но революция не меняет модели — она ее только адаптирует, в грузинском случае — доводит до крайности, россиянину до боли знакомой. И все могло бы обернуться таким удивительным парадоксом: мол, зачем было учреждать эпоху цветных революций, если в результате получилась пародия на страну, которая запрещает «Боржоми». Но Саакашвили от этого вопроса всех счастливо спас, взявшись безжалостно выдергивать страну за волосы из ностальгического болота, в котором бы она пребывала бы еще десятилетия. Его драйв захватывает, он, революционер и реформатор, продолжает изучать опыт врага, и этот опыт тем ценнее, чем ближе конец второго срока. Революция давно отцвела. Просто потому что закончилась. Решив все, что могла решить.